Название: Черный диск солнца (цитата из "Тихого Дона" Шолохова. Тот момент, когда Аксинья уже похоронена, а Григорий понимает, что будущего уже нет. Для него - нет)

Автор: Anid (anid@list.ru)
Рейтинг: PG-13, слэш
Пейринг: Рон/Драко, Джинни/Драко
Жанр: драма
Дисклеймер: терпеть не могу Шолохова, так что и не пытаюсь на него претендовать! А Роулинг, я надеюсь, не узнает ;). Но тоже не претендую.
Саммари: Фик-впечатление, фик-настроение... разное. Но, в общем и целом, плохое. Предупреждение: 1. Религиозным фанатикам не рекомендуется.
2. Герои стояли в очереди за красотой, а счастье разобрали до них. 3. Мягкий slash (см. рейтинг и пейринг). 4. Плохие стихи (2 штуки, в конце)
От автора: С прочитавших - комментарии. Можно писать в дневник www.diary.ru/~anid. Авада на всех, кто этого не сделает! (Да, я ОЧЕНЬ добрая. Просто жуть берет)

~~~~~~~~~~~
Мне плохо. Пусть вам будет еще хуже.

***

Светловолосый мужчина лежит на кровати. Я бы поцеловала его в губы. В губы - до сердца. Но это был бы только обман. Не его хочу я зацеловать, залюбить до изнеможения. Не его. Его сына.

Но никогда не поцелую. Клянусь: " Боже, если Люциус выживет, я никогда не поцелую Драко. Клянусь, я его никогда не поцелую". Люциус сейчас на грани. Либо он умрет, либо к нему вернется разум. Не думаю, чтобы у него и в самом деле была душа. Ах да, я еще не сказала, где сейчас работаю! В Сант-Мунго. Я работаю в Сант-Мунго. А Люциус здесь умирает.

У меня есть полчаса. Либо он умрет... либо я никогда не поцелую его сына.

Что ж, имеет смысл рассказать, как мы здесь оказались: я в белом халате, а Люциус при смерти.

Будет ошибкой сказать, что все началось 24 июля. Совсем нет. Я пью, не чокаясь, - поминки моей любви.

Я работала в Министерстве. Молодая талантливая ведьма, одна из лучших выпускниц Хогвартса... Я должна была сделать карьеру. Ну и что? Да и речь не о том.

Мама связалась со мной через камин: «Знаешь, Джинни, Драко Малфой сегодня к нам приезжает. Он поживет пару дней. Будет делить комнату с Роном. Если хочешь,  можешь жить в Дырявом Котле. Мы с папой поймем». Ох, мама, что ты понимала! Я была готова крикнуть: «Пусть разделит комнату со мной!» Комнату и постель, конечно.

Единственная девушка в доме, я была уверена, что Драко приезжает из-за меня.

Я помню, как он появился на кухне. Ангел спустился на землю. Да вот только не для меня. Драко улыбнулся кому-то рядом. Я повернула голову - Рон. Вот ради кого ты приехал к нам, слизеринец!

Как я ненавидела его в эту минуту! Такой красивый, такой неземной... Он был предназначен мне! И любил моего брата. Такое, наверное, почувствовала Мария, когда Гавриил принес ей «весть». В ее чреве - ребенок Бога. Но что - Бог, когда рядом - прекрасное чувственное видение?! А у меня нет и Бога.

О, да. Они делили комнату. А потом переехали в дом, который Люциус купил для Драко. Под чутким руководством любовника мой брат занялся предпринимательством. Успешно, к сожалению.

На руке Драко нет метки. И что? Все знают, он - Упивающийся. И только поэтому мы все еще живы. Оригинальный подарок, правда? Не убивать семью... и меня. Мы живы, а вокруг умирают люди. Я думала, надо сопротивляться, бороться, убивать. Но я слишком слабая. Не как Гермиона. Я могу только лечить. И, потом, я поняла, что для боли, для смерти, для горя нети разницы. Опять из-за Малфоя. Если бы его не было, если бы его никогда не было! Я бы смогла бороться. А сейчас я живу, я лечу, помогаю... Помогаю убийцам тех, кого люблю! Но они - убийцы. Я ничего не понимаю.

Что - я? Вышла замуж. Невилл (это мой муж) заведует Сант-Мунго. Ну, и я ему помогаю. И еще: приходите к нам в гости. Черная метка, знак смерти, никогда не всплывет над нашим домом. Не из-за больницы, хотя мы действительно хорошие специалисты. Из-за Малфоя, черт бы его побрал!

- Миссис Лонгботтом, он умер. Вы не скажете родственникам?

Понятно, мальчик боится. Да и как не бояться? Вот так просто выйти и сказать всем этим Упивающимся:

-Он умер.

И видеть Нарциссу, подстреленной птицей падающую на пол. Бледного, еще бледнее, чем обычно, Драко. Лестранга, Нотта, Макнейера, нацеливших на тебя палочки. Сейчас скажут... Что? Авада? Крусио? Или захотят пытать правдой? Мне почти интересно. Но их останавливает слишком спокойный голос:

- Помогите Нарциссе.

Я подхожу к нему, становлюсь на цыпочки и крепко целую в губы. Прости, Драко. Мы не смогли выполнить свой долг. Пусть зелье было сварено слишком поздно, пусть тут не только наша вина. Прости нас, если сможешь. Может быть, нам удастся помочь другим.

***

Рон еще раз проглядел документы. Вроде все в порядке: шестиэтажный доходный дом на Диагон-аллее, маленький заводик по изготовлению заколдованных кирпичей... О, заколдованные кирпичи - это вам не хухры-мухры! Это основа жизни любого мага (особенно если маг это отрицает). Из заколдованных кирпичей строятся дома, флигели, пристройки... Не у всех же есть деньги на камень! К тому же вы наверняка не знаете, сколько стоит этот камень заколдовать! Да и знать вам такого не надо: крепче спать будете.

Рон достал пилочку для ногтей.

- Будете подписывать, мистер Рональд Уизли? - «мистер Уизли», конечно, короче, но Рон не терпел фамильярности.

- Нет, подожду друга. Он скоро будет, - «ну, вообще-то он уже на час опоздал, но все равно должен скоро появиться!». Рон ждал, игнорируя шепоток «гей», распространяющийся озером по конторе. «Брукс и сыновья» - не самая престижная контора Лондона, но Рона она вполне устраивала. Он знал о ее владельцах и служащих достаточно много, чтобы суметь им вовремя пригрозить. Его здесь боялись. А значит, уважали.

«И не дорого, к тому же... Эй, Рональд Артур Уизли, ты зарываешься! Ты подсчитал все нули, нарисованные в графе «цена»? И усек, что перед ними стоит не единица? Да несколько лет назад ты был уверен, что такой суммы в природе не существует! А если и существует, то у какого-нибудь султана Брунея. Или, в крайнем случае, у одного из эмиров ОАЭ.  Так что хватит строить из себя миллиардера в отставке».

На самом деле Рон несколько прибеднялся. Миллиардером он, конечно, не был, но в тысячу самых богатых лондонцев входил точно (вчера проверяла по справочнику). А это совсем не мало для человека, долгое время входившего в сотню беднейших волшебников. Думаете, Рон нашел клад? А может, основал финансовую пирамиду? Не на того напали. Просто он очень выгодно вкладывал деньги.

А откуда он эти деньги взял? У своего любовника, конечно. Не грабить же старушек на дорогах? Это занимает так много времени... А теперь (в рекордно короткие сроки) у Рона был уже гарантированно большой доход.

Мистер Уизли был недоволен. Но деньги от сына брал: надо же было на что-то жить?! Миссис Уизли была недовольна. Она с сыном даже не разговаривала. Братьям Уизли на ориентацию Рона было наплевать с самой большой сосны, растущей на Карельском перешейке, но и они были не слишком счастливы его выбором. Впрочем, с Роном общались в охотку и даже пытались его познакомить с каким-либо смазливым молодым человеком понятной ориентации. Не особо надеясь на успех, к слову. Джинни (ладно-ладно, признаю, уже не Уизли) брата понимала хорошо. И ничего от него не требовала, даже сменить партнера. Так что из всей (скромно скажем, огромной) семьи Уизли Рон был близок только с Джинни. (Ну, поменяла девушка фамилию, и что? Уже не член семьи?)

Гарри Рона не понимал. Впрочем, что с него взять? Он искренне полагал, что Рон должен быть счастлив после того, как Гарри увел у него девушку. Единственную девушку, которую Рон когда-то очень давно любил.

Гермиона... Да, та самая девушка. Она считала Рона извращенцем. Мазохистом и гомосексуалистом. Но уж на ее мнение Рону было плевать.

Его друзья, бывшие друзья, пардон, и некоторые родственники боролись с Волдемотром. И считали Рона предателем: «Да как ты мог! Он подонок! Он - Пожиратель Смерти!»

Рону часто хотелось спросить: «Вы что, думаете, я этого не знаю?! Ну, Пожиратель Смерти... Главное, что не дерьма!» Но Рон не спрашивал. Джинни понимала, братья шутили, отец брюзжал, мать не желала его видеть... А остальные пусть думают, что хотят. Нет, он не был предателем. Он просто был одним из немногих, кто был в безопасности. Потому что над домом его обидчиков неминуемо появлялся роковой Знак Смерти. Точнее, над местом, где когда-то стоял их дом.

- Уизли, надеюсь, ты еще ничего не успел подписать? Дай-ка взглянуть, Ронни... Ну, это нам ненужно... А кто это здесь прописан? Мистер Брукс, моему приятелю нужен весь дом, а не ПОЧТИ весь дом! А здесь... И еще...

Рон мог отдыхать. Уж в таких делах он мог даже не смотреть, что происходит. Драко в этом был просто неприлично хорош. Впрочем, не только в этом. Именно он присоветовал Рону вкладывать деньги в разные доходные предприятия. И именно он дал те деньги, которые Рон вкладывал. Да и определял, куда стоит, а куда не нужно лезть именно Драко. Нельзя сказать, что Рон был бесталанен, но именно Драко помогал ему сконцентрировать и проявить талант.

Ну, понятное дело, у Рона были некоторые сложности. Преимущественно с тем, что окружающие воспринимали их связь не совсем адекватно. Или совсем не адекватно -  все-таки разные вещи: спать с кем-то за деньги, пусть даже очень большие деньги, и получать помощь от любимого.

«Где это он пропадал все утро? Наверное, опять ездил в Имение... Черт! Или к врачу? Дьявольское отродье!»- так Рон обзывал не врача, да и не Драко, а всю, мерзкую, сложную, запутанную ситуацию. Именно такую, которую необходимо было разрешить. А Рон Уизли никогда не был хорош в развязывании Гордиевых узлов. Впрочем, в разрезании тоже.

Когда он обратил внимание на Драко? На первом курсе, еще до Распределения... Потом Малфой стал неотъемлемой частью жизни Рона - проклинаемой, ненавидимой, но очень важной частью. Предсказуемой, к слову. «Если не знаешь, на кого валить вину, вали на Малфоя», - золотое правило детства. А потом вдруг, резко и неожиданно Малфой изменился. Нет, не сильно, совсем чуть-чуть, но изменился.

Слизерин против Гриффиндора. Важная игра - проигравший вылетает из соревнования. И в первый раз Малфой поймал снитч. Поймал в самом начале игры и зеленой искрой полетел к почти столь же зеленой траве. Конечно, не долетел. Итак, Гриффиндор проиграл. Это был полуфинал.

Рон не на минуту не сомневался, что в финале, в игре против Равенкло Малфой будет ловцом. И, вполне вероятно, поймает снитч. Малфоя на игре не было. Даже среди зрителей.

Рон уже и забыл, чем кончилась та игра, но именно после нее он обратил внимание на Малфоя. Во-первых, тот прекратил играть. Во-вторых, слизеринцы его чуть не на руках носили. При этом с энтузиазмом не объясняющимся даже получением кубка по квиддичу (конечно, Рон знал, кто Кубок получил Слизерин, но не стоит же лишний раз напоминать об этом гриффиндорцу?). Слизеринцы всегда были гордыми, безумно гордыми. И Рон чуть не упал со стула, когда услышал, как Блез сказала Драко: - Сиди, я принесу.

Сначала он решил, что она ухаживает за ним на правах подружки. Потом заметил, что по отношению к Драко так себя ведет практически весь Слизерин. А потом было очередное зельеварение. На котором Малфоя не было. И, что интереснее, не было Снейпа. С урока их отпустила Макгоногалл, сразу же запретив кому-либо идти в лазарет. А Рон Уизли не был бы Роном Уизли, если бы не хотел узнать, почему?! Проникнуть в лазарет оказалось удивительно просто. Особенно позаимствовав у Гарри мантию-невидимку. Но вот увиденное там Рону ни капельки не понравилось. Судя по всему (преимущественно по подслушанным разговорам), Малфой был чем-то болен. Что, конечно, греет сердце друга Гарри Поттера. Но у Рона возникла проблема. Точнее, не столько возникла, сколько вышла на первый план. Ему, черт, побери все, особенно эту идиотскую школу, понравился Малфой. Даже захотелось этому Малфою посочувствовать. «Идиот», - так любовно Рон обозвал себя. Но надо было что-то делать.

Есть разные версии, как толковать симпатию, возникающую между людьми. В том числе и та, которая видит во всем простое сексуальное влечение. «Значит, надо с ним переспать! И дело с концом», - решил наш мудрый гриффиндорец. Впрочем, не будем над ним насмехаться: прими он другое решение, о чем бы я писала?

Ну, сначала нужно обратить на себя внимание ... «предмета».  Сомнительно, что в случае Малфоя помогут яркие тряпки, которых у Рона все равно не было. Прямой вопрос («Малфой, давай трахнемся!») тоже вряд ли приведет к нужному результату. Особенно если его задать... А вот если просто показать, что это - хорошая идея...

И вот Рон начал операцию под кодовым названием «Он - мой ВРАГ!!!» (это на случай, если сам Рон об этом забудет). Первая часть операции - разведаем обстановку. Она оказалась на редкость благоприятной: Малфоя берегли до такой степени, что стремились не давать ему даже любовных нагрузок. Что ж, Рон приступил к выполнению собственного плана.

***

Мадам Помфри заявила: «Вам нельзя играть в квиддич». Мне хотелось завопить: Почему?», «Как?», «За что?». Я сдержался. Я и так знал.

Конечно, знал, а кто мог в этом сомневаться? Я просто болен полудюжиной каких-то мерзких болезней, которые запрещают мне летать, резко двигаться, находиться на пронизывающем ветру... Теперь и мадам Помфри это узнала.

Несколько дней со мной носились, как с хрустальной вазой. Зачем? Мне удалось отвязаться от них. Не люблю ложное сочувствие. И не нуждаюсь в них.

Мне просто обидно. Я столько лет играл! Играл в этот проклятый квиддич! И не думайте, что это «доставляло мне ни с чем не сравнимое удовольствие»! О, пока я летел, все было хорошо. А потом! Ночи нескончаемой боли, дни, когда мне становилось плохо, стоило повернуть голову. И я это скрывал. Успешно скрывал. Ура мне. И я таки выиграл. Принес победу команде. Один раз. Последний раз. Все другие разы - спорный вопрос. Не я, так другой... А здесь - именно я. И упал с метлы. В лазарете мадам Помфри сказала: «Вам нельзя играть в квиддич». Теперь мне не дают играть. Как будто бы это что-то меняет.

Я знал, на что иду. Знал с самого начала. Каждая игра прибавляла мне мук, отнимала немного жизни: день, неделю, месяц... Я не знаю, сколько еще проживу. Но это неважно. Я добился своего. Сделанного не изменить.

Я знаю, что моя жизнь заканчивается. И это меня радует. Некоторые боятся: как же, жизнь без меня?

А я рад. Наконец-то все кончится. Я не понимаю эту жизнь. Почему люди любят? Как они страдают? Я не любил. И не хочу любви. Честно. Не хочу. Умереть - и нет проблем. Вопросов, на которые я не могу ответить. И нет людей. Это почти счастье.

Мне кажется, Господь играл со мной. Он дал мне красоту, грацию, ум... И не дал мне души. Я аналитик. Я живу разумом. Даже в квиддиче: я не хочу долго и пусто жить, умирать в муках, быть обузой. Я хочу славы. И я хочу летать. Так я ушел в квиддич.

Я никогда никого не любил. Не любил, не люблю. И, дай Бог, не буду любить. Меня всегда раздражали влюбленные: я на такое не способен. Ну и?

Я заметил его сегодня. Обед. Большой зал. Чьи-то глаза смотрят с печалью и уважением. Без нотаций, без уверений, что кто-то знает, как для меня лучше. Глаза. Губы. Его губы. Чуткие, сладкие, мягкие губы. О да, я вижу. Я улыбаюсь ему. Только губами. Поймет? Оценит? Мои тверже и жестче, чем его, но не менее чувственные. Оценил. Улыбнулся, делает вид, что соседке по столу. Заправил ей локон за ухо. Да. Оценил. Отпиваю немного сока из стакана. Провожу языком по краю. Нам стоит встретиться.

Случайная (кто поверил?) встреча в коридоре. Шепот: там-то в семь. Завтра. А утром мадам Помфри заявила, что секс меня убьет. А пошла она! Пусть убивает.

Мы встретились. Улыбнулись. Да, мы поняли друг друга. Его губы скользят по моей руке. Мои - по его волосам. Он проводит языком по моим губам. Я касаюсь его рта в ответ. Прикосновения узнавания переходят в поцелуй. Руки скользят по телам, определяя границы дозволенного. Медленно расстегивается мантия, руки играют галстуком. На драгоценной булавке переливается свет. Его мантия исчезает из виду. Руки отводят волосы от лица. Тонкие, изящные пальцы, унизанные кольцами. Медленно исчезают рубашки. В комнате холодно. Мы придвигаемся ближе, чтобы нам стало тепло. О, мы добились этого - нам стало тепло. Его волосы, его губы, его руки - все его тело ограждает меня от холода. От холода и хаоса.

Он нежен, но внутри - жесткий стержень. Кажется, он не просто красив. И не просто чувственен. Его можно уважать. Это почти чудо.

***

Рон думал, что все изменится. В том смысле, что он сможет плевать на Малфоя. Презирать его. Ненавидеть, как ненавидел раньше. А он смотрел на Драко. На уроках, когда ничто не мешало предаваться своим мыслям. Хотя нет, он не думал. Он просто смотрел. Он бы пропускал все мячи на квиддиче, если бы там был Драко. Что такое квоффл, бланджер, снитч, когда он видит хоть край его мантии, руку или (о чудо!) глаза. Но Драко не подходил к квиддичному полю. Рон тренировал младших, зная, что в следующем году честь Гриффиндора придется защищать им. Он хотел научить их играть, а научил большему. Он научил их уважать противника, понимать его. И никогда - ненавидеть. «Это только игра. Она закончится. Видите прекрасного ловца - учитесь у него. Следите, что и как он делает. Неважно, что он приносит победу вашим противникам. Вы должны уважать его мастерство».

Но кроме квиддича... Рон был безнадежен. «Он никогда не сдаст ЖАБА!!!» - шептались между собой учителя. Большинство на него махнуло рукой - не привязывать же его, в самом деле, к учебникам? Но только не Снейп. Снейп даже Лонгботтома обучил варить зелья. И закатывать рукава робы тоже. Так что Северус Снейп принял решение: Даже если Рональд Артур Уизли провалится по всем предметам, он должен прилично сдать зельеварение! Так что почти все вечера Рон проводил в классе Снейпа. Вместе с Драко.

А тот занимался. Читал книги, что-то варил, советовался с профессором... Рон был готов часами смотреть на то, как эти пальцы бросают в котел корешки, паучьи лапки, жуков... Как эти глаза читают сложнейшие рецепты. Как губы задают вопросы. Но и под страхом пытки Рон никогда бы не воспроизвел увиденное.

- Нет, сюда надо положить корень папоротника, а не крыло капустницы, - мягкий голос прервал бессмысленные действия Рона. Он не варил зелье. Он просто хотел уйти отсюда. Но он хотел и остаться. Остаться и смотреть, смотреть на Драко.

- Ты - Упивающийся? - он задал вопрос и понял, что это - последнее, что он имел право делать. Глаза Малфоя потемнели. И расширились.

- Нет. Но я хотел бы. Не думаю, что меня примут. Метка - знак почета, знак достоинства. А я могу быть только обузой.

- Ты хочешь убивать?!

- Боже, Уизли, как ты! Ты не понимаешь. Я не хочу убивать. Только жить. Быть совсем живым, таким, которому не делают скидок, не пропускают вперед... Понимаешь, я всегда... хотел быть достойным. Человеком, другом, наследником. Я многое знаю. Я умен. Я могу обмануть почти любого. Я неплохой колдун. Но пара строчек, написанных мадам Помфри, и в этом мире мне места нет. Мне будут говорить: «Вам этого нельзя, это Вас убьет», - елейными голосами. А потом задушат заботливыми руками.

- Но... Упивающийся?!

- Быть с тобой честным? Пожалуй, буду. Ты знаешь магглов? Хотя нет, тебя даже на маггловедении не было. Понимаешь, магглы изобретают. В том числе оружие. Но любой изобретатель в той или иной степени маг. Применить такое оружие может любой. Часто надо просто нажать на кнопку, поднять или опустить рычаг... Это не требует понимания. Это ничего не требует. Ни мускулов, ни мозгов. Я этого боюсь. Они уничтожат мир - а мы даже нет сказать не можем!!! Ведь большинство магов нигде не зарегистрировано. Они говорят: «демократия», - но это не для нас. Нас слишком мало. И участвовать в этом их «народном правлении» может только тот, у кого есть паспорт, декларация о доходах, метрика, диплом об окончании какого-нибудь маггловского учебного заведения... Это не просто глупо. Это страшно. Может быть, те не замечал, но дурак никогда не становится сильным магом. И, если с годами увеличивается мудрость, увеличивается и сила мага. Так мудрейшие становятся сильнейшими. Да, даже Вольдеморт.

- Почему ты мне это говоришь?

- Не знаю. Может, мне надо выговориться?

- Я боюсь, что люблю тебя.

- А я почти уверен, что действительно люблю. Это ужасно.

Больше в тот вечер они не говорили.

А через пару месяцев Рональд Артур Уизли вполне прилично сдал ЖАБА.

***

Я бы хотел быть азиатом. У них есть преимущество: фамилия идет перед именем. А у нас - наоборот. К сожалению.

Для меня же всегда была важнее фамилия, принадлежность к моему, древнему, знаменитому роду. И тут этот запрет. Нельзя играть в квиддич! Я ехал домой и думал, как разочаруется во мне отец, как медленно, но неотвратимо начнет презирать меня мать.

Я ошибся. Тогда в первый раз я услышал: «Я горжусь тобой», - от единственного человека, чье мнение мне было важно. Я не удержался, спросил: «А если я гей?». Тогда я еще не был уверен. Хотя Рон... Он почти убедил меня.

«Не вижу, почему это должно уменьшать мою гордость».

Отец помог мне. Сложно представить, что я чувствовал. Уже и тогда я знал, что умен. Пусть это звучит хвастовством, наглым и беззастенчивым хамством, но это - правда.Я привык к тому, что в этой жизни у меня достаточно шансов, что я смогу добиться всего.Точнее, того, что может обеспечить ум, воля и выдержка. И вдруг узнать, что будущего у тебя нет. Работать, как все твои сверстники, ты не можешь. Жить, кстати, тоже. Не в том плане, что я собирался вешаться, топиться или совершить что-нибудь в этом роде, но я чувствовал себя, как бегун, которому связали ноги в начале дистанции, а он должен пробежать. И знает, что соперников у него нет, они просто не умеют бегать. Проиграть значило потерять себя. Но я не видел, как можно выиграть.

Решение предложил отец. Когда я был младше, он был холоден, как горный поток. Я должен был угнаться за ним, поддержать, помочь, держать темп, а потом и обогнать. Тогда случилось невозможное: вода остановила стремительный бег, чтобы течь рядом с человеком. Рядом со мной.

Выход был идеальным - деньги. Я получил некую сумму, оперировать которой мог по своему усмотрению. И должен был постараться «не сильно уменьшить ее». Мне каким-то чудом удалось слегка увеличить. Тогда я занялся экономикой. Посещал маггловские университеты, магическую и маггловскую биржи, читал, учился. И я почти забыл о Роне.

А потом встретил его. Конечно, на Диагон-Аллее. Он пытался продать метлу, которую ему когда-то подарил Поттер. Не думаю, что могу понять, что для него значила эта метла. Подарок друга, ставшего почти врагом. Воспоминания, обретшие форму. Нужна смелость, чтобы продать такое. Продать свою душу, которая некому не нужна. Действительно, метла Рона, когда-то бывшая супер-актуальной моделью («мечта игроков в квиддич» и все такое), безнадежно устарела. И, потом, у него не было доказательств, что это подарок Поттера. Метлой мог заинтересоваться старьевщик, но вряд ли именно этого хотел Рон. Я увел его оттуда.

Вы думаете, я купил метлу? Нет, конечно. Я не покупаю душу, даже если мне ее предлагают по сходной цене. Может быть, я ненормальный, но у меня есть честь. Что бы это для вас не значило.

Оказалось, Рона выгнали из Министерства «за общение с подозрительной личностью во время учебы в Хогвартсе». Сейчас я готов рассмеяться: я - подозрительная личность! Ну, метки у меня нет... Но назвать меня, которому в лицо бросали: «Подонок!», «Подлец!», «Упивающийся!», - подозрительной личностью! Это верх дипломатичности Фаджа. И верх глупости Дамблдора. Хотя они вряд ли понимали, что делают.

Рон хотел продать метлу - вычеркнуть прошлое, и пойти туда, где солнце не оставляет полутонов. Свет или тьма, но жизнь, а не бесконечное подозрение в том, что совершил и что мог совершить тот или иной человек. Я предложил ему помощь. Честно, я не думал тогда, что он пострадал из-за меня (это пришлось бы по душе гриффиндорцам), или что он - хороший любовник (Слизерин аплодирует стоя). Мне просто захотелось ему помочь. У него тоже не было будущего. И, что хуже, у него не было прошлого. И последнее - не моя вина. Я не в силах изменить чужое решение.

Странно, Рон принял мою помощь. Так же, как я принял его любовь. Многие пишут или думают о ревности, но у нас этого никогда не было. В нашем мире не было людей. Только мы. Вдвоем. Мы могли ненавидеть, любить, проклинать друг друга - но мы не могли расстаться. Потому что была пустота. И мы - в пустоте. Я не вмешивался в его жизнь, он - в мою. Он разговаривал с аврорами, я их убивал. Нас это не волновало. Мир был далеко, за стеклянной стеной отчуждения и презрения, высокомерия и спокойствия. Мы никогда не появлялись в этом мире. Только наши тела. Души всегда оставались в пустоте, в спокойствии и обнаженности  несуществования. Там, где не надо было одевать уродливо яркие платья лжи, вежливости, понимания.

Да, я был Упивающимся. Впрочем, я и сейчас - Упивающийся. И надеюсь остаться им до самой смерти.

То, что я захотел поддержать Лорда Судеб, было закономерно. Я же Малфой, до кончиков ногтей, до последнего вдоха и несколько близоруких глаз - Малфой. Странно, что Он принял мою поддержку. И только не надо мне напоминать, что Он - это Бог. С Богом я не знаком. Но верховным божеством моей судьбы стал Лорд. Не надо меня осуждать, я отвечу за это, как и за все остальное, в аду, когда придет мое время.

Я хорошо помню свое посвящение. Пустая комната. Я и Лорд. Никого больше. Я не знаю, как посвящали других. Меня - в рыцари, меня - в Упивающиеся. Несколько слов, кожа так и осталась девственно чистой - без метки. Я помню, что я и кто я. И тогда помнил, что я сын одного из старейших Упивающихся. И еще: человек, который может не пережить клеймение.

- Ты сам захотел стать моим слугой. Ты будешь им.

И я им стал. Слугой, который позволяет себе перебивать хозяина. Шутом, который ведет в бой отряд. Человеком, которому боятся сказать «нет». Просто почти никто не догадывается, что «да» еще страшнее.

Меня подозревали. Но спокойствие и несколько строчек, которые я проклинал, отводили подозрения. Я не мог быть Упивающимся. Они верили медицине. А я - своей воле. И она меня не обманула.

Я был шпионом. Я был исследователем. Я был вербовщиком. И у меня была привилегия: я мог отказаться от любого дела, в котором не хотел участвовать. Такой возможности не было у других.

О, я был жесток. Я убивал. Нападал и защищался. Виртуозно обманывал. И еще - я смог вернуть нам Снейпа. Алхимика от Бога.

Его захватили. Был приказ: «Убить». Упивающиеся стояли полукругом в его лаборатории. А я снял маску.

- Уйдите. Я хочу поговорить.

Что им оставалось делать? Я был их начальником. И убил бы любого, ослушавшегося. Они ушли.

- Возвращайтесь.

Он посмотрел на меня. Не с интересом, скорее с удивлением.

- Вы должны убить меня.

- Почему?

- Что вам могли еще приказать?

- Я хочу, чтобы Вы вновь стали на нашу сторону.

- Зачем?

- Исследования. Я начал, но их надо вести непрерывно. Я не могу это делать. И мне некому это поручить. Мы пытаемся создать зелье, возвращающее душу.

- Получается?

- Пока да. Но я не могу продолжать в одиночестве.

- А моя смерть?

- Вам так хочется умереть?

Он смотрел на меня. Он был удивлен и не верил.

- Разрешите? - в камин летит дымолетный порох. Я произношу странное название, заставившее Снейпа передернуться. В огне появляется голова Лорда.

- Господин, позвольте оставить профессора в живых.

- Зачем?

- Нам нужен квалифицированный алхимик.

И Он, и я понимаем, что нам нужен гений. И что даже гений не сможет сделать то, что мы от него хотим.

- Гарантии?

Лорд уже сдался.

- В моем сегодняшнем отчете.

Он знает, что там. Мы взломали охранную систему Хогвартса. Теперь туда можно аппарировать. Но только тем, кто знает секрет. А мы его знаем. Снейп доверяет Дамблдору. Все доверяют Дамблдору. И абсолютно напрасно.

- Как тебе угодно. Но я отдам приказ убить его, если он попытается вновь нас предать.

Так Снейп перешел на нашу сторону.

И не надо споров. Он - гений. Смерть моего отца - не его вина.

Моя жизнь в то время напоминала странный калейдоскоп. Я был бизнесменом, и я был Упивающимся. Я был подчиненным, но я был одним из самых авторитетных Упивающихся. Тогда у меня была семья. Отец. Мать. И Рон.

Раза два в месяц я становился никчемной обузой. Боль иглами пронзала мое тело, лишая всего. Глаза Рона, синие, как полуденное небо Рима, заставляли мое сердце биться. Боль убивала меня, а глаза возрождали, возрождая и боль.

В тот раз припадок длился особенно долго. Уже два дня к тому моменту, как в дом аппарировал Темный Лорд. С ним был мой отец. Нет, тело моего отца, чью душу высосали дементоры. Его бросили умирать в портовых бараках, где его и нашел Лорд Судеб. Когда-то они были друзьями. Когда-то... Но это все неважно.

Случилось самое страшное. Тогда работа над зельем еще не была закончена.

Мы просто не успели. Зелье, спасшее многих, убило Люциуса. Нет, не убило, просто не смогло возродить. Но меня все же радует, что нам удалось достичь цели, что нам удалось кого-то спасти. И даже то, что студенты проклинают судьбу, если на ЖАБА им достается состав Снейпа-Малфоя, греет мне сердце. Он еще кого-то спасет.

Тогда же надежда оказалась ложной. Еще одна глупость, стоившая нашим противникам Хогвартса. И победы. Именно смерть отца заставила меня повторить слова присяги. Именно она сделала меня жестоким. Я никогда не был «милым мальчиком», но тогда я стал «бессердечным». Это не совсем верно, но я заслужил это прозвище.

***

Они взяли Хогвартс. Почти не было убитых. Эта операция войдет в учебники истории, как одна из наиболее красивых. И жестоких. Случайных жертв не было. Ведь любой Упивающийся слышал, что Бессердечный сказал: «Я разберусь с любым, кто причинит лишний вред школе или людям». А под словом «разберусь» каждый понимал свое: убийство, длительные пытки, участь «лабораторного кролика»... И все знали, что этого человека Лорд не остановит.

Хогвартс взяли. Альбус Дамблор чувствовал себя гостем в собственном кабинете. Он перебирал в уме все слухи, ходившие об Упивающихся. И эти слухи не обещали ему ничего хорошего. Даже достойной смерти. Впрочем, Альбус Дамблдор, проживший долгую и интересную жизнь, умирать совсем не хотел.

Отворилась дверь.

- Том?

- Если Вам так удобнее, Директор. Мне привычнее - Лорд Волдеморт, но я не спорю со стариками.

- Ты пришел меня убить?

- Нет. Почему так сразу? Хотите продолжать директорствовать здесь?

Дамблдор с трудом сдержался, чтобы не вскрикнуть: «Да!». Он привык быть директором в Хогвартсе, суверенным владыкой отдельного «княжества», и понимал, что Волдеморт ему такого не позволит. Но... Он молчал.

- Правильно, назначьте меня!

В комнате появился еще один... человек. Ослепительно белая маска, скрывающий фигуру черный балахон. Волосы тщательно спрятаны под капюшоном. Директор размышлял. Кто это был? Голос. Пожалуй, он где-то слышал этот голос. Движения? Плавные, как если бы Упивающийся плыл, а не шел. Поведение? Лорд с интересом посмотрел на вошедшего. Нет, это явно не было согласовано. Но ему позволялось дерзить. Дамблдор вспоминал. Никто из доносчиков не упоминал о таком. «Я-то думал, что Малфой был единственным советником Волдеморта... Что ж, ошибся».

- Я вам сейчас даже план набросаю. Ну, первым делом открою бордель в Хогсмите. Девочек - туда на отработки. Как звучит: «Мисс Смит, в бордель на отработку!» Заодно долги заплатим. Знаете, какие у этой школы долги? Впрочем, этого даже я не знаю... Часть мальчиков, что посмазливей, - туда же. Гриффиндор и Хаффлпафф  - пушечное мясо, очень удобно. Слизерин с Равенкло чему-нибудь научим...

- Что ж, мистер Дамблдор, - Волдеморт даже выделил «мистер», - думайте.

И он ушел. Упивающийся остался. Он рылся в бумагах, а Дамблдор вспоминал. Вспоминал бесконечные поколения учившихся в этой школе магов. Вспоминал свою борьбу. Он был лидером, но не мог отвергнуть ни одну из сторон. Сейчас он вспоминал проигравших. Гарри Поттера, которому в этот раз не удастся выжить. Вряд ли он погибнет от руки Волдеморта или хотя бы высокопоставленных Упивающихся. Гермиону Грейнджер, которой не поможет выжить весь ее не совсем гриффиндорский ум. Своих коллег, которые поставили все на победу. А он чувствовал, что им уже не победить.

- Для тебя осталась только смерть,
Но и там тебе нет места.
Знаешь, Бог, вообще-то, парень свой,
Но не примет промысел твой грешный.
Ты один - мы навсегда ушли.
Не молись ни идолам, ни Богу,
Только знай - ты навсегда один.
Ты один - ищи себе дорогу.

Дамблдор поднял глаза на говорившего. Упивающийся снял маску, откинул капюшон. Белоснежные волосы, холодные глаза и голос, в котором не было ни капли сочувствия. Ни сочувствия, ни ненависти, ни даже раздражения. Безразличие. Дамблдор смотрел. Мир перестал существовать. «Что ж, я был прав, его советник - Малфой. Только этого я не принял во внимание», - мысль не имела ни малейшего отношения к происходящему. Малфой стоял рядом с дверью, стоял и смотрел на директора. Смотрел, как судия, как небожитель на земного царька. Сложно было поверить, что он, обладатель навсегда оледеневших глаз, только что предлагал открыть бордель. «А ведь может и сделать», - это уже имело отношение к делу.

- Думайте, господин директор.

Маска скрыла лицо мраморной статуи, безупречное и равнодушное, капюшон закрыл белоснежные волосы. Упивающийся вышел из кабинета. Больше он туда не возвращался, но Дамблдор не раз вспоминал застывшие глаза и «черного человека», стоявшего у двери. Иногда ему казалось, что так выглядит Бог, иногда - дьявол. Но чаще в этом воспоминании он видел смерть. Такую смерть, которая заставит композитора написать себе Реквием, а художника - перенести умирание на холст.

И он никогда не вспоминал стихотворение, прочитанное Упивающимся. Он просто не мог. И, вспоминая человека с белоснежными волосами, Дамблдор никогда не думал, что часть волос могла быть седой.

Прошло семь лет с окончания Хогвартса параллелью, на которой учились Гарри Поттер, Рональд Уизли, Гермиона Грейнджер и Драко Малфой. С того момента, когда в их волосах не было седины.

***

Убийство... Как звучит! А какую пользу приносит! Убийство. Мертвые, везде только мертвые, лица превратились в маски, тела застыли в неестественных позах. В такие моменты легко сказать, что мир - только кукольный театр, режиссер которого давно сошел с ума. Они лежат, мертвые, переставшие чувствовать и понимать, знать и верить. Золотые, подобные солнцу волосы превращаются в спутанный клубок оранжевых ниток. На кухню входит девушка. Ее волосы... они еще светятся солнцем, играют всеми красками этого, последнего для нее, дня. С ее губ слетает деформировавшийся крик, крик самки, потерявшей всех, любимых и близких. А на долю секунды раньше другие губы произносят универсальное приветствие: «Авада Кедавра».

По потолку носятся лунные тени. На их игры смотрят глаза, такие же светлые и призрачные, как эти тени. Юноша неслышно поднимается, скользит по комнатам. На зеркале появляется надпись: «Не беспокойся, я ушел по делам (У)». И смазанная буква Д - вместо подписи. Почти пустой тюбик зубной пасты возвращается на место, тень скользит к выходу. В комнате спит юноша. Даже его волосы - восход долгожданного солнца - спят.

А первый - привидение с нимбом - уже покинул дом, идет по городу. Губы шепчут пароли у стен, в которых никогда не прорубали дверей, руки достают палочку. Он идет. Сегодня у призрака есть дело, есть то, ради чего он пройдет через мир.

- Милорд,

- Что случилось? - мужчина смотрит на вошедшего. У него красные глаза. Красные, как кровь, пролитая на арене цирка, как роза, выпившая жизнь соловья. Он красив? Да, как нож гильотины, падающий с огромной высоты. А ты смотришь - еще миг, и твоя голова упадет в корзину. Потом палач поднимет ее на потеху толпе. Он страшен. И он не человек.

- Я прошу Вас, не убивайте Уизли.

- Я не говорил тебе об этом.

- Сон. Я видел их смерть. И я знаю, кого Вы хотите послать. Паркинсона. Верно?

- А почему ты считаешь, что они еще живы?

- Рон... он у меня. Живой. Милорд, пожалуйста! - юноша опускается на колени. Он бессилен, как любой перед мощью торнадо. Он взывает к давно ушедшим богам, к силам, которым не все равно.

- У тебя никогда не было дара провидца... Назови причину, которая может поколебать мое решение, - он размышляет. Нет, ошибки быть не может. Они должны умереть. Но что-то, какой-то маленький промах, чувствует Лорд. Может, действительно - ошибка.

- Я умру, если умрет Рон. А Рон умрет, если умрет его семья.

Он принял решение. Но никогда не думал, что все может так повернуться. Уизли мешают Ему, кроме того, - это явное слабое место Малфоя. Но все же... есть в этом что-то... неправильное.

- Милорд, я клянусь убить себя, если допущу промах.

- Любой?

- Да, Милорд.

- Хорошо. Но помни, ты связан клятвой.

И он ее не нарушил. Эта черта так и осталась непересеченной.

***

Испытать зелье - необходимо. Но испытать зелье на собственном отце, зная, что шансов почти нет... Невозможно. Страшно. Рон бы никогда не решился на это. Слава богам, что его отец был в относительной безопасности, что на нем не надо было испытывать никаких зелий. Он не мог отговорить Драко, он не мог поддержать его, но он должен был узнать результат.

Либо величайшее счастье, либо горе. Больше шансов нет. С дементором они справились: нашли, напоили... Теперь - человек.

Остался последний поворот больничного коридора - и прощай, неизвестность! Не хочется поворачивать, не хочется узнавать... Не хочется смотреть в серые глаза ожившего Люциуса, не хочется смотреть в глаза Драко, потерявшего надежду. Рон сознавал себя предателем, но он не хотел видеть возвращение Люциуса. Тот всегда был ему врагом. Но... если бы слово она хоть что-то значило, он бы выбрал жизнь. Но разве желания что-либо значат? Особенно те, которые диктует совесть?

Последний поворот. Драко и Джинни! Рон стоит неподвижно несколько секунд, достаточно, чтобы на сетчатке навсегда запечатлелся этот поцелуй. Он разворачивается и уходит. А в голове стучит: «Навсегда».

Он не поехал домой, пошел в Дырявый Котел. «Если напиться, я забуду... я все забуду... на несколько часов». Его кадрит шлюха, заманивает в номер... Рону все равно. И только там он понимает: это не шлюха, это Гермиона.

- Помоги нам, Рон!

Мольба, в глазах написано, что Рон - ее последняя надежда. Ее... а может, и их.

- Делай что хочешь, только помоги! Хочешь, я выйду за тебя? Хочешь переспать? Памятник на Диагон-аллее? Преподавать в Хогвартсе?

Он молчит, а она перебирает все, что может дать, все, что даст, в случае победы... она не чувствует, что он думает. И бесконечное число раз он видит губы сестры, касающиеся губ Драко. Бесконечно.

- Хорошо. Как я могу вам помочь?

Они ему не доверяют, он не доверяет им... Но дает деньги, но поддерживает. Никто пока не подозревает Рона. Но только пока...

И он не знает, что была дана клятва. И что она не будет нарушена.

***

- Рон, где ты был вчера в восемь вечера?

Странный вопрос, особенно от Джинни. Она всегда уважала его выбор, его время и свободу. Где он был? С Гермионой, помогал ей составлять план нападения на Волдеморта... Но нельзя так ответить Джинни.

- С Драко.

- Зачем ты лжешь мне? - «мне» она слегка выделила, подчеркивая: «я твоя сестра, я не предам тебя». И Рон не выдержал. Он ответил не на вопрос, а на скрытый, невысказанный упрек:

- А зачем вы целовались? - он не хочет ничего слышать. Поцелуй в почти пустом больничном коридоре - ее плата. Но Драко не заплатил. Тогда ей казалось, что целует она не человека, а статую или картину... Такую желанную и недосягаемую статую. Нет, человек, которого она пыталась поцеловать, к которому рвалась всеми силам опустошенной души - существовал когда-то. Или где-то. Драко не ответил на ее поцелуй. И сейчас она должна убедить в этом Рона.

- Ничего не было. Ты слышишь меня? Ничего не было! Не могло быть! Он... он даже не видел меня! Знаешь, как это страшно? Он, такой любимый, такой далекий... Да у меня был праздник, когда я слышала «Привет» от него! А он со мной говорил - из-за тебя. Только из-за тебя. Я - пустое место, вечная никто. И ты, которому он открывал душу! Я видела, Рон, я все это видела. И благодари Бога, что ты - мой брат, иначе ты был бы уже мертв. Благодари Бога.

Она хотела только убедить брата, что не было поцелуя, не было любви, не было измены. И не смогла.Наружу вырвалась вся ее жизнь. Если бы в какой-нибудь великий писатель написал о Джинни роман, а несчастные русские школьники засыпали под гудение преподавателя: «Джинни... Том... Драко...», - они бы узнали, что Вирджиния Уизли, как Татьяна Ларина, рождена, чтобы быть женой, матерью, возлюбленной. У Джинни не было детей. Не было настоящей, любимой семьи... То есть была, но только та, в которой она родилась. Невила она любила, как мать любит самого слабого, самого неспособного ребенка. Это была привычка, ведь он стал великолепным врачом, «гением от медицины». А для нее он оставался тем, которому Снейп еще в школе говорил, что он безнадежен... Хотя Северус Снейп так и не изменил свое мнение.

- Ты его бросил? - вопрос, самый важный и самый непреднамеренный.

- С чего ты взяла?

- Вы не бываете вместе. Уже неделя прошла, Рон, уже неделя. И Драко нужна твоя помощь. Тебя не было на похоронах,..

- А с чего ты взяла, что я должен был там появиться?! - он не желает слушать.

- Я надеюсь, похороны Драко ты почтишь своим присутствием, - надо быть холодной. И твердой. Как камень. Как гранит. Благодари бога, Рональд Уизли, что ты говоришь с сестрой.

- Что? - как побледнел Рон. Возможно... Все возможно. Хотя Джинни преувеличила опасность. Слегка. Совсем немного.

- Ты знаешь, что Сопротивляющихся поймали? Гарри, Гермиону, профессора Макгоногалл... - она не уходит от темы. Пусть он думает, что хочет. Она знает, что и как нужно говорить. «Я не предала свою любовь, пусть она никогда и не была взаимной». - Их поймали. И Драко, - а так хочется сказать «Малфой»! - попросил оставить их ему. А потом начался припадок. Он умирает, Рон! А тебе наплевать! Тебе на всех нас - наплевать, - слезы... настоящие слезы. «Почему ты не мог любить меня, Драко? Почему?! За что ты полюбил этого придурка - моего брата?!»

Но Рона, кажется, проняло. Бледный, он уходит. И Джинни шепчет немеющими от сердечной боли губами: «Боже, пусть он идет к Драко! Боже!»

***

- Ты бы хотел быть сейчас со своими друзьями? - что он делает?! Слишком бледный, слишком спокойный... Драко неловко сидит в кресле. Похоже, он сейчас должен лежать, под присмотром колдомедиков. Но его не переспоришь.

Рон смотрит. Вопрос важен, но сейчас он понимает, сколь дорог ему этот человек. Дороже друзей? Или нет? Вдруг лицо Драко сереет. На секунду, но где-то в сердце возникает уверенность: дороже. Этот человек дороже друзей. И врагов. И всего мира. Вот только лжет ли сердце?

- Хочешь быть со своими друзьями?

- Они не друзья мне.

- Пойдем, - Драко поднимается. «Я должен вернуть его, обязательно должен...» И не спрашивайте Рона, когда он успел потерять любимого. Он не знает. Драко берет факел, не легкую палочку, а факел, и выходит из комнаты. Рон нагоняет его. Теперь он будет нести факел. Драко и так слаб. Сейчас. Только сейчас.

Они идут по коридорам к двери, которая не снабжена замками и запорами. Тонкая белая рука касается двери. Они входят. Факел оставлен снаружи. В комнате и так светло.

- Освещается и охраняется заклятьями. Когда дверь заперта, камеру невозможно покинуть. Здесь не действует магия, - такой ровный, такой спокойный голос... Рука легко касается мантии Рона. - Я буду в гостиной. Когда ты уйдешь, камера снова станет неприступной.

Он уходит, не оглядываясь. А Рон смотрит. На «камеру» и на Драко. Ему дан выбор. Выбор, на который у него нет прав.

Анфилада роскошно обставленных комнат... И люди. Те, кому Рон помогал, те, кого он любил и уважал. И дверь. Единственная дверь. Не заперта.

Этих людей должны уничтожить. Как и всех, кто противостоял победившим. Гермиона, Гарри с бесконечно усталыми глазами... «Синдром хронической усталости» - Рон вспоминает, что это называется именно так. Дин. Перепуганный Джастин. Профессор Макгоногалл в кресле у камина. Филч гладит миссис Норрис, а та уже окоченела... И другие. Их очень много. Маленькая, но сильная армия, если они выйдут оттуда.

- Рон, выпусти нас! -взывают к нему прохладно-зеленые глаза Гарри, теплые карие Гермионы, обезумевшие Филча, мудрые Макгоногалл... - Выпусти нас!

А в гостиной юноша поставил на стол два бокала. Оба прекратят его мучения. В одном золотая жидкость, впитавшая солнце, в другом - черная, как безлунная ночь. И та, и другая несет избавление от мук. Он смотрит на безоблачное небо, и на пергаменте появляются строчки:

Лишь мир на перекрестье взглядов.
Лишь мир - и тьма кругом.
Два имени, два слова рядом.
И мир - меж ними - счастьем и виной.

Драко вышел на балкон с двумя бокалами. Он еще не знает, из какого ему суждено выпить. А сквозняк уже подхватил листок и уносит его к другим людям, к тем, у кого другая судьба.

Рон принял решение.

Сайт создан в системе uCoz