Автор: gleanna (gleanna@bk.ru)
Пейринг: Драко Малфой/Гарри Поттер
Рейтинг: PG-13
Жанр: angst
Голова звенит, щека немилосердно опухла, а во взгляде расплывающиеся пятна.
Любые манипуляции с лицом заставляют мышцы болезненно сжиматься. От осознания,
что меня ждет бессонная ночь, болезненно ноет в груди.
Я не хочу признавать Люциуса победителем в этой схватке, но, похоже, другого выхода не остается. Кто бы мог подумать, что этот спокойный и холодный человек, равнодушный ко всему и вся, будет так взбешен, узнав, что я пару раз трахнулся с Поттером?
Поттер... Рот невольно расплывается в улыбке, а боль отходит на второй план, когда я вспоминаю о бронзовой коже своего гриффиндорца, покрытой капельками пота. Его частое дыханье, редко перемежающееся с протяжными стонами, переходящими во всхлипы. Обычно сильные руки, которые ослабевают, безвольно падая вдоль тела, когда попадают в мой плен. Сейчас держать улыбку на ноющем лице позволяют лишь неимоверные усилия. Сложно.
Одна рука тянется к груди, другая уже лежит на многострадальных ребрах, которые вынесли не один удар ноги отца.
Помню как это произошло. Неожиданно. Я даже не успел ничего понять. Момент... И Люциус уже в бешенстве кричит на меня. Слова "пидарас", "грязное отродье" и "позор Малфоев" перемешались в общей каше, но надолго отпечатались в моем сознании.
Дальше я отчетливо помню лишь то, как отец тащил меня за ногу с окна. Цепляясь за оконный проем, как за последнюю надежду, вырываюсь, отчаянно вопя бессмысленным потоком предложений, составленных из непонятных слов. И тут - словно вспышкой в голове - громом среди ясного неба звенит бьющееся оконное стекло. Мгновение. Злорадная мысль в голове, что это все он. Вина в происшедшем лежит исключительно на плечах человека, что именует себя моим отцом.
Я уже лежал на снегу. Второй этаж - это слишком мало, чтобы твои мозги соскабливали в коробочку со стен. И это слишком много, чтобы остаться в отменном здравии и убежать, наконец, отсюда.
Шок от случившегося еще не позволял чувствовать
всю полноту и яркость боли. Но я уже тогда точно знал, что просто так разбить
собою стекло нельзя. Оно обязательно должно было оставить на тебе свои метки,
в качестве памяти о позорной капитуляции.
Мыслей в тот момент практически не было. Лишь легким дуновением, словно перышко
из распотрошенной ранее в истерике подушки, щекотало мозги осознание того,
что ничего уже не исправить, отношения с родителем не восстановить. Но...
Мерлин, Поттер этого стоит. Нет, он стоит большего, гораздо большего, нежели
я могу ему предложить.
Я пытался подняться или хотя бы сесть, чтобы не лежать бесформенной кучей в сугробе. Я знал, что точно получил какие-то повреждения. Удача редко уделяла мне свое бесценное внимание. И раз уж с самого моего возвращения из Хогвартса все пошло наперекосяк, то вряд ли к вечеру что-то могло поменяться. Похоже, какая-то крыса - уж не Снейп ли? - рассказала отцу о моих ночных приключениях в стенах замка.
Вспотевшая, несмотря на мороз ладонь, тянется к затылку. Некогда шикарная прическа стала похожа на шерсть бездомной плешивой собаки, благодаря сильным рукам родителя, тащившего меня за волосы по коридору в мою комнату. Нащупал что-то мокрое, слизкое и противное. Мгновение. И я понял, что это кровь. Тогда мне не было больно, и я надеялся, что родители будут раскаиваться в своих действиях. Отняв руку, приподнялся на локтях. Замутненный от тошноты взгляд упал на маггловские джинсы, которые я любил носить в холодном Поместье. Рваные в некоторых местах, вокруг дыр образовались красные пятна. Потянулся к одной из дыр. Отняв прилипшую ткань от кожи, я разглядел чудовищно глубокую и страшную рану. Но почему то она не вызвала ничего, кроме сумасшедшего удовлетворения и злорадства, что это он, ОН во всем виноват.
Мгновение.
Ко мне подошел отец, заметно успокоившийся, и Нарцисса, накинувшая на себя белоснежную дорогую шубку. Мои руки были в крови, я почувствовал непреодолимое желание потянуться к ее шубе, схватить ее снизу, чтобы оставить пугающие темно-коричневые пятна подсыхающей крови.
В дом я зашел самостоятельно. Отказался от вызова колдомедиков и даже стандартных лечебных заклятий домовых эльфов. А для чего? Я желал этой боли. Страстно и безумно, словно верующий на смертном одре, который хочет покаяться священнику. Она была мне необходима, чтобы не чувствовать этого стыда, этой беспомощности и необходимости до совершеннолетия жить с людьми, которые не испытывают ко мне ничего, кроме презрения, иногда обостряющегося в ненависть. Это было невыносимо, хотя бы потому, что их чувства ко мне были взаимны.
В доме отец просто с цепи сорвался, вымещая всю злобу на меня. Свинья. Он бил меня кулаками по лицу, шее, в солнечное сплетение, ногами по ребрам. Умная свинья. Он знал, как и куда надо бить, чтобы доставить наиболее сильную боль и мучения, но чтобы не осталось никаких следов, вроде синяков и ссадин.
А я даже не закрывался руками. Зачем? Все равно он не успокоится, а я не буду показывать ему свою слабость. В тот момент я чувствовал себя невероятно хорошо. Сознание парило от мысли, что это он меня губит. Что он чуть не убил меня. Как только отец закончил свое дело, он отошел к окну, чтобы при помощи осмотра оценить нанесенный ущерб. Я схватил огромную фарфоровую вазу из коллекции Нарциссы и с силой, на которую только был способен уставший организм, швырнул в его сторону, прекрасно осознавая, что за этим последует. Еще один удар. Или не один... Как оказалось, я был прав. Он снова начал бить.
Теперь у меня ноет каждая клеточка тела, напоминая о произошедшем. Когда он во второй раз прекратил, я нашел в себе силы подняться, и, одной рукой опираясь о письменный стол, подошел к нему и, собрав остатки силы, ударил его по плечу. Вряд ли он хоть что-то почувствовал, но явно ошалел от такой наглости.
И я закричал. Закричал, стараясь, чтобы он в этом оре не заметил злобного потока слез.
-Ну же, ударь меня, скотина, ты же можешь! Давай, бей! Бей меня за то, что я не такой, как все!
Он не ударил. Я предпринял еще одну попытку.
-Ты же можешь бить слабого и беззащитного! Ты упиваешься собственной ненавистью!
Он сказал, что я сумасшедший. И больше не притронулся ко мне ни пальцем. А я, мокрый, грязный, истекающий кровью, прошел в свою комнату и лег на кровать, на шелковые простыни ярко-алого цвета.
И только теперь я понял, что значит боль и какого она цвета. Это непрекращающаяся темно-бордовая цветомузыка, в моменты сильного обострения перерастающая в ярко-красные вспышки. Она заставляет подчиниться себе. Она съедает изнутри.
Она - всё. Власть - это боль. Сумасшествие
- это боль. Она такого же цвета, как кровь. Как засохшие, но все еще горячие
пятна на рваных джинсах. Как слипшиеся волосы на затылке. Как простыни, на
которых я лежу. Как Поттер, в момент одного из ярчайших оргазмов. И, конечно
же, как Поттер, при следующей встрече на платформе 9?, когда я пошлю ему улыбку
ядовитого льда, а он поймет, что все закончилось. И ему будет больно. Он тоже
узнает цвет боли.