Название: Written (Письмена)

 

Автор: Cassandra Claire (epicyclical_girl@yahoo.com) 
Переводчик: julianna
Пэйринг: Джинни/Драко  
Рейтинг: R  
Саммари: Джинни приходит по ночам к Драко, чтобы заниматься любовью. Как ему удержать девушку, не замечающую его днем? Может написать на ее обнаженном теле чернилами историю без конца? Тогда она вернется, чтобы узнать окончание.
 

~~~~~~~~~~
 
Она лежала на кровати лицом вниз. Он погрузил перо в чернила до того, как лечь поверх нее, ее дрожащей талии, его руки с обеих сторон ее спины, легкие, словно он измеряет каждую пядь ее кожи, вычисляя, какие слова подойдут по размеру, где будут идти буквы. Он касается ее волос, не грубо, но с почти профессиональной отрешенностью, убирает пряди, закрывающие ее шею, кончиками пальцев проводя по пушистым бороздкам за ее ушами. Он наклоняется вперед и кончик пера останавливается во впадинке ее позвоночника, когда он говорит: "Это займет совсем немного времени".  

Когда она впервые вошла ночью в его комнату, он подумал, что это должно быть сон или шутка, а может, и то, и другое сразу. Она вошла так спокойно, кончиками пальцев открыв дверь его спальни, а он сидел и во все глаза смотрел на нее, стоящую там, в дверном проеме. На ней была белая пижама, которая, как казалось при тусклом свете,  просто висела в воздухе, призрачная и неживая. Только в тот момент, когда она шагнула вперед и села на кровать, он разглядел ее и узнал: эти медно-рыжие волосы так похожие на цвет настоящей крови, темные глаза, обрамленные черными ресницами, веснушки - несчастье всех Уизли. Он всегда думал, что у нее необычный маленький рот. Ее верхняя губа была тонкой, а нижняя оказалась пухлой, и он заметил, что она, казалось, только что кусала ее, хотя потом он разглядел, что эти отметины – тоже веснушки.  
 
Он был груб с ней в ту первую ночь. Отчасти оттого, что не знал, что же должен делать, и еще потому, что хотел удостовериться. Когда она вошла, он подумал: Я СПЛЮ - и задался вопросом, почему же именно она снится ему: никогда раньше ему не являлся во сне никто из тех, кого бы он мог хотеть. Она дрожала, когда садилась на край кровати. В его комнате в подземелье всегда было холодно: в холодных стенах воспитывается холод сердца, сказал бы его отец. Несмотря на холод, Джинни стянула через голову пижаму и, глядя на него, тряхнула волосами, которые прикрыли обнаженную грудь и сморщившуюся кожу. Там, где кончались веснушки, ее голая кожа была синеватого цвета обезжиренного молока.  
 
- Через час я должна вернуться, – сказала она, как будто они условились о тайной встрече, о которой, он был совершенно уверен, они не договаривались. Нечто подобное он бы запомнил. - Или они меня хватятся.
 
Позже он сказал себе, что так быстро кончил, потому что она этого хотела, но на самом деле, он был ужасно возбужден и столь же ужасно взволнован тем, в любой момент он может проснуться. Он чувствовал себя так, словно балансирует на грани сна и бодрствования, его сердце колотилось; она потянула его на кровать, а несколько мгновений спустя он был на ней и внутри нее. Он спрятал лицо на ее плече, зажав в кулаке прядь ее волос. Он был слишком возбужден, чтобы поцеловать ее, и фактически сразу это не пришло ему в голову, поцеловать ее, хотя это могло бы быть возможным продолжением того, что они делали. Конец, когда он наступил, был похож на приступ малярийной лихорадки: он рухнул на неё, обливаясь холодным потом, а дрожь пробрала его до самых костей.
 
- Спасибо, Драко, – сказала она, и села, мягко отстранив его. Она скользнула в пижаму и исчезла столь же бесшумно, как и появилась, оставив его смотреть вслед, охваченного внезапно нахлынувшими изумлением и опасениями. А может, это была какая-то ловушка?
 
Остаток ночи он не спал и на следующий день во время завтрака искал ее, внимательно рассматривая через весь зал стол Гриффиндора. Сначала он подумал, ее там нет. Только, когда завтрак практически закончился, он понял, что всё это время она была там, сидя рядом с Поттером, просто он не узнал её, она казалась настолько обычной, настолько незаметной, с аккуратно завивающимися колечками волосами и в темной школьной мантии.
 
Когда она поднялась из-за стола и оглядела зал, ее взгляд скользнул мимо него, словно он был пустым местом. Она слегка пошатнулась, и встала, опираясь на руку Поттера.  
 
Она не вернулась той ночью, но она пришла на следующую ночь. На ней была все та же бумажная белая пижама, и снова она вошла и стала на колени на краю его кровати, и сняла одежду, и терпеливо села здесь же, одетая лишь в свои длинные волосы и светлое кружево трусиков с синими бантиками с обеих сторон, глядя на него. В ее пристальном взгляде не было никакого предвкушения, только своего рода отстраненное любопытство, словно она задавалась вопросом, как же он поступит теперь, словно у него был хоть какой-то выбор в этом вопросе. На шее она носила  золотую цепочку, и когда он лег на нее, он увидел, что кулон заостряется к низу, словно маленькое золотое перо.
 
На следующий день он увидел ее в коридоре, с кипой книг в руках, изучающую список заданий, висящий на двери класса Зелий. Ее волосы были стянуты на затылке в пучок, проткнутый чем-то острым, как иглой и на ее белых манжетах виднелись чернильные пятна. Он подошел к ней и с шумом выбил книги из ее рук. Когда она повернулась и посмотрела на него, он злобно усмехнулся ей, а она выглядела слегка удивленной, словно поймала  Краббе и Гойла под трепещущими папоротниками за чтением вслух французской любовной лирики. Потом она развернулась и ушла, оставив груду книг у его ног.  
 
Той ночью, когда она вернулась, он ждал ее. Он встретил ее посредине комнаты и схватил за руку.

- Я не подбирал твои книги, – прошипел он ей в ухо, прижав спиной к стене около платяного шкафа. - Я оставил их там. 
- Я знаю. - Она смотрела на него, спокойно и отстранено. - Гарри мне их принес.
Дрожь, порожденная воспоминаниями и ненавистью, пронзила его, и он почти отпустил ее, но это, казалось ему, будет равнозначно потере. Вместо этого он вжал ее в стену и взял. Ее ноги обвились вокруг его талии, ее пятки легко касались его спины.

- Ты упадешь, когда закончишь, – сказала она негромким уверенным голосом и оказалась права. Его колени подогнулись, и он почти уронил ее. Она не выглядела обеспокоенной. Он предполагал, что и не была, потому что она вернулась опять следующей ночью, и следующей ночью, и следующей.
 
 Он был уверен, что она приходила каждую ночь, потому что не случалось ничего, что могло ей помешать, хотя он не мог убедиться в этом, поскольку она никогда не отвечала ни на один его вопрос и не замечала его присутствия в залах и коридорах. На самом деле, она практически ничего не говорила и не издавала никаких звуков во время секса, независимо от того, что он делал, как он целовал ее, как он прикасался к ней, двигался он медленно или быстро, шептал он ей что-нибудь или нет.  
Иногда он хватал ее настолько сильно, что после, он знал, должны были бы появиться синяки, и при свете дня он с какой-то жестокой надеждой старался их отыскать, но  никогда не замечал никаких следов. Он начал убеждаться, что все это ему снится, или что их было две, и обе его ненавидели.  
 
Ее цепочка с кулоном в конце и стали решением проблемы. В одну из ночей она появилась так поздно, что он почти уснул; она заползла на кровать рядом с ним и взяла его руки, заставив их скользнуть под ее рубашку. На сей раз он повел себя грубо и небрежно, слишком устав, чтобы сдерживаться, и в решающий момент укусил ее в плечо, сильно. Когда он отпустил ее и упал на спину, она нахмурилась. «Я не хочу, чтобы ты оставлял на мне свои метки», - сказала она, проводя кончиком тонкого пальца по вмятине из двух полукругов, и он подумал, что это ему понравилось бы, смотреть на эту отметку на ней при свете дня и знать.  
- Столько проблем, чтобы их замаскировать, – сказала она, ложась обнаженной грудью на подушку, в ложбинке сверкнуло золотое украшение. Он был в полуобморочном состоянии от охватившего его негодования, осознавая, что хочет попросить ее оставить это, но не стал; это была метка влюбленного, но они не были влюбленными. Сейчас он был ближе всего, чтобы обратиться к ней с просьбой, и это была бы просьба не оставлять его в одиночестве.
 
Когда она уснула, он взял перо и начертал на ее веснушчатом плече свою собственную роспись, непонятную и достаточно неразборчивую.  
Он совершенно не понимал, что за порыв заставил его сделать это, но Драко был уверен, что его прихоти - закон, так что едва ли это имело значение. Он написал только фамилию, МАЛФОЙ, словно подписывался под делом своих рук. Чернила остались на руках, и он сунул пальцы в рот, чтобы слизать чернила, чуть не задохнувшись, ощутив их сладостно-горький кисловатый вкус.  
 
Утром, когда он проснулся, она уже ушла, измазав чернилами его подушку. Он снова искал ее в коридорах, и нашел ее как раз перед уроком Арифматики, стоящей с группой других девочек около статуи горбатой ведьмы. Ремень сумки прикрывал ее плечо, но когда он прошел мимо, он заметил на себе ее взгляд, она подмигнула ему, и он разглядел одобрение в ее глазах. Другие девочки не отрывали глаз.  
 
Этой ночью, когда она добралась до его комнаты, она казалась взволнованной, сцепив руки, она встала у его кровати. "Ты написал на мне, – сказала она. - Как ты догадался сделать такое?"
- Я не знаю, – ответил он.  
- У меня есть обыкновение писать на своем теле, - сказала она. – И на уроках, и ночью. У меня нет дневника, поэтому иногда я забываю некоторые вещи, если предварительно  не записываю - чтобы напомнить самой себе. 
- Тогда, может быть, стоит завести дневник?

- Этого я не могу себе позволить, – сказала она.  
Он не спросил почему. Таких вопросов они друг другу не задавали. - У меня достаточно чернил, – сказал он.
 
Она всегда распускала волосы, когда была обнажена, и эти распущенные волосы падали вниз, касаясь талии, тысячи вьющихся волосков оттеняли ее белую кожу. Когда она становилась на колени в его ногах, она скручивала свободные волосы жгутом и перебрасывала вперед, так, чтобы они прикрывали ее груди. Она положила свои руки на его бедра, ее губы двинулись по его телу, и тогда он склонился над ней и коснулся обнаженной кожи спины пером черного ворона, полученным от отца.  
 
Смущение и возбуждение заставили задрожать его руки. В конце концов, единственное, о чем он мог сейчас думать, было домашнее задание по Зельям, и он записал ингредиенты на ней, КРОВЬ ДРАКОНА между выступами ее лопаток, ВЕРТ и АСФОДЕЛЬ - на талии, БЕЛАДОННА – вдоль позвоночника, выводя завитки и прямые линии букв. Он сдерживался так долго, как только мог. Он думал, что его выдержка, должно быть, увеличилась за прошедшие недели, потому что на сей раз, когда он кончил, он не рухнул на нее, хотя он уронил перо, повредив наконечник, вероятно, безнадежно его испортив.  
- Я дам тебе другое перо, - сказала она. - Если хочешь.

Она встала и, обнаженная, направилась к зеркалу, возвышавшемуся над столиком, и повернулась, разглядывая свои плечи, руки взметнулись над головой, убирая волосы наверх. "У тебя хороший почерк, - сказала она, - хотя, я предполагаю, это вполне ожидаемо".  Она позволила волосам упасть вниз, прикрывая то, что он сделал. "В следующий раз ты напишешь то, что я захочу", - сказала она.
- Я пишу то, что нравится мне, - сказал он.
Она слабо улыбнулась. "Домашнее задание по Зельям?" – спросила она, и ее тон прозвучал высокомерно.

Когда он увидел ее в залах, на следующий день, ее волосы были забраны, как обычно, и из-за этого, когда он прошел мимо нее, он смог разглядеть, что чернила оставили пятна, выступив через ткань белой рубашки. Он словно увидел следы укусов, оставленных им на ее грудях, синяки от прикосновений его пальцев на бедрах, и он почувствовал, словно у него начался приступ лихорадки. Он очнулся, когда Поттер повернулся и посмотрел на него в упор: "Какие-то проблемы, Малфой?"
- Я просто, – сказал Драко, глядя мимо него на Джинни, - стараюсь вспомнить ингредиенты для нашего домашнего задания по Зельям.
- Отлично, занимайся этим где-нибудь в другом месте, - сказал Поттер, и несколько недель назад этого было бы достаточно, чтобы ужасно испортить настроение Драко как минимум на час, настолько сильно он ненавидел Гарри Поттера и все, что с ним связано, но теперь казалось, что это не так важно. К тому же он знал кое-что, о чем не знал Поттер, и это меняло дело.  
 
Этой ночью, когда она пришла, поначалу она казалась сердитой. "Ты не должен так смотреть на меня в коридорах, – сказала она. - Это расстраивает Гарри".
На сей раз, она была в длинной ночной рубашке, из тонкого синего батиста с розовыми оборками, с бантиками на концах тесемок. "А его не расстроит, если он узнает, что каждую ночь я трахаю его подружку?" - сказал он, скорее с любопытством, чем со злостью, расстегивая пуговицы, удерживавшие бретельки ее длинной ночной рубашки. Они были крошечные, и ему приходилось подцеплять их ногтями.  
- Эти чернила испортили мою пижаму, – сказала она. Длинная ночная рубашка упала, и она осталась перед ним обнаженной. Слова, которые он начертал на ней прошлой ночью, были еще видны, они остались на коже, едва заметные, как следы от старых ушибов. "И Гарри – не мой бойфренд. Я надеюсь, что это не разрушит некоторые из твоих фантазий".

- Его интимная жизнь меня не беспокоит, – сказал Драко. Он потянул ее за собой на пол, где оставил перо и бутылочку чернил; он посадил ее к себе на колени и целовал ее груди и живот, в то время как она вытащила тесемки, запутавшиеся в ее волосах и разжала руки, позволив рубашке упасть вниз, погрузив обоих в волны влажного и прохладного шелка. Она укусила его руку, когда он вошел в нее, она хотела двигаться, но он не позволил. Поскольку ее неподвижность заставляла его так напрягаться, что тряслись руки. Он погрузил перо в бутылочку с чернилами; красно-черные капли сорвались с кончика и упали на него, когда он поднял перо. Она сцепила руки на его шее и задрожала, когда он прикоснулся к ней, разрисовывая ее кожу словами. Первыми словами, которые пришли ему в голову. "ГРИФФИНДОР", написал он, "И СЛИЗЕРИН", и "В ТО ВРЕМЯ", и "КОГДА ЭТО СЛУЧИЛОСЬ". Он остановился только, когда у него не осталось места, чтобы писать; он опустил перо и позволил ей двигаться, она кончила почти сразу же, так же как и он, отчасти от изумления: он никогда не видел ее такой возбужденной.
 
Они рухнули на пол, и он держал ее, в то время как ее дрожь постепенно сходила на нет; она пахла сексом и потом, чернилами и бумагой, словно она была свежеотпечатанной порнографической страницей. Эта мысль заставила его усмехнуться ей в плечо, от невыразимого удивления. Когда она смогла дышать, она сказала: "Мы уронили бутылку чернил".

У меня хватит чернил, – сказал он. - В следующий раз, ты сможешь писать на мне. 
Она дернулась, словно он ее ударил, и оттолкнула его. "Нет, - сказала она. - Я не буду этого делать".
- Почему нет?
- Я не буду писать на других людях, – сказала она. - Я боюсь.

- Я не буду этого делать, – сказала она, надела свою длинную ночную рубашку и ушла, оставив его на полу, с ног до головы облитого чернилами и с пером в руке. Он пользовался красными чернилами, но в полумраке они, словно кровь, казались черными. Слова, которые он написал на ней, отпечатались на его теле, когда он обнимал ее, копия, зеркальное отражение оригинала. Он прочитал их в зеркале, забыв, что именно он написал, КОГДА ЭТО СЛУЧИЛОСЬ С ОДНОЙ ДЕВОЧКОЙ.
 
На другой день он не смог найти ее в залах, и на следующий тоже, и когда он увидел ее снова, несколько дней спустя, она даже не посмотрела в его сторону. Она была с Поттером; он ничего не мог делать и ни о чем не мог думать, даже пока ее не было. Ее руки были чисто вымытыми и как и шея, а ее глаза, когда они встретились с его, были пустыми. После этого он спустился в свою комнату, и швырнул в стену бутылочку с чернилами, но позже, на всякий случай, взял другую со своего стола на уроке Зелий и принес в подземелья.  
 
Этой ночью, когда она пришла, он сидел на полу, рассматривая на свет бутылочку с чернилами. Через нее он и смотрел на нее, через задрожавшую темную склянку синего оттенка. Когда он опустил бутылочку, он увидел, что она стояла посередине комнаты, прикрывая рукой шею. "Я читала то, что ты написал, – сказал она, - что ты написал на мне – ты на самом деле так думаешь? Или это, ты подумал, должно мне понравится, потому что очень похоже на мою жизнь?" 
- Я не знаю, на что похожа твоя жизнь, – сказал он. - Ты никогда мне этого не говорила. Это просто история. 
- Но эта девочка, – сказала она. - Она – это я. Или она – это какая-то другая девочка, которую ты знаешь? 
- Ты - единственная девочка, которую я когда-либо по-настоящему знал, – сказал он. Это была правда. Его отец не одобрял ни его дружбы с девочками, ни более близких отношений, во всяком случае, спать с ними – это было не той вещью, которую он бы одобрил, поскольку это могло стать причиной весьма неприятного скандала, хотя такие вещи были из разряда Никогда-Не-Обсуждаемых, поэтому Драко не был полностью уверен, почему отец так волнуется по этому поводу; будто бы он не знает о контрацептических чарах. "Это была история", – сказал он снова.
 
Она сделала еще шаг, и еще один, а потом стала рядом с ним на колени и взяла бутылочку с чернилами из его рук. Она поставила ее на кровать, глядя ему в глаза. "Может быть, я хочу узнать, что произойдет, – сказала она. - В этой истории".
 
Он смотрел на нее. Он мог видеть самого себя, отраженного в зрачках ее глаз, словно его изображение всегда было там, пойманное в ловушку в ее голове. "Почему я? - сказал он. - Во-первых, почему я?"
- Почему ты? – сказала она. Она начала стаскивать пижаму через голову; теперь он знал этот жест так же хорошо, как знал, сколько пуговиц на ее пижаме и что она всегда возится с третьей. - Ты же сам можешь догадаться, почему ты, не так ли? 
- Я могу догадаться неправильно,  – сказал он. - И это может оказаться неправдой.
Она стащила с себя пижаму и свернула ее, положив позади себя и повернувшись к нему спиной. "Нет, - сказала она. - Возможно, это история". Она взглянула на него через плечо, и он подумал, что увидел ее улыбку через чудную сеть ее волос. "Расскажи мне ее", – сказала она.
 
Он взял перо с подушки, одной рукой придавая ему форму. "Тогда ложись", – сказал он. И когда она легла - лицо на скрещенных руках, - он подумал о дороге, по которой она проходила мимо него все эти дни, не глядя на него, ничего ему не говоря, и обо всех словах, которые он хотел сказать, но так и не сказал. О каждом оскорблении, которое он когда-либо хотел адресовать Поттеру, о каждом вопросе, который он хотел задать своему отцу, но побоялся. Все те слова, которые он подавлял всю жизнь, неужели они ушли? Он думал, что потерял их навсегда, но, возможно, и нет. Возможно, они ждали, как она - теперь он это знал - ждала его.
 
Она лежала на кровати лицом вниз. Он погрузил перо в чернила, до того, как лечь поверх нее, ее дрожащей талии, его руки с обеих сторон ее спины, легко, как будто он измеряет каждую пядь ее кожи, вычисляя, какие слова будут подходящими по размеру, где будут идти буквы. Он касается ее волос, не грубо, но с почти профессиональной отрешенностью, убирает пряди, закрывавшие ее шею, кончиками пальцев проводя по пушистым бороздкам за ее ушами. Он наклоняется вперед и кончик пера останавливается во впадинке ее позвоночника, когда он говорит: "Это займет совсем немного времени".

Сайт создан в системе uCoz